Генис Александр Александрович

Как же читать классиков? Толстого - порциями, Достоевского - залпом. Первый выдерживает марафонский ритм, второй - только истерический спринт, загоняющий читателя до смерти, иногда - буквально. С романами одного хорошо жить на даче, перемежая главы речкой, чаем, грибами. Книги другого читают болея - не выходя из дома, не вставая с постели, не гася свет.

Трудные книги надо читать, когда они того стоят, потому что не могли быть написаны иначе.

Провинциалов часто отличает та отчаянная жадность к культуре, которой, не зная её причины, я и сам болел, и в других встречал. Однажды мне в Нью-Йорк пришло письмо из Приамурского посёлка, который я не сумел найти в атласе. Начиналось оно так. — Вы, конечно, не поверите, — писал автор, — но у нас ещё не все прочли Борхеса.

- Бумага всё стерпит, - говорили мне взрослые, но я до сих пор не верю, ибо написанное выворачивает наизнанку душу автора даже тогда, когда он делает всё, чтобы её скрыть. Нет, не "даже", а именно тогда, когда автор старается выглядеть на письме лучше, чем в жизни, он падает с пьедестала в лужу. Уж лучше сразу сдаваться бумаге таким, какой есть...

Всякий читатель — палимпсест, сохраняющий следы всего прочитанного. Умелый читатель не хранит, а пользуется. Но только Мастер владеет искусством нанизывания. Его цель — не механический центон, а органическое сращение взятого. Он читает не сюжетами и героями, а эпохами и культурами и видит за автором его школу, врагов и соседей.

Игра нужна, чтобы поддержать и воспитать тонкий слой художественной элиты, которая пестует наиболее редкие цветы культуры. Когда падают бомбы, забота об этой интеллектуальной забаве считается бесполезной. Но на самом деле именно Гессе и все на него похожие помогают нам тем, что одичавшему во время войны человечеству есть куда вернуться.

Критики называли Сэлинджера «Достоевским для яслей». В этом есть своя правда. В рассказах он постоянно снижал возрастную планку, чтобы застать человека в тот момент, когда он равен себе, когда общество еще не успело оставить на нем неизгладимый отпечаток чужого опыта. У Сэлинджера этому человеку редко бывает больше пяти лет.

Перов собрал свою картину “Охотники на привале” из трех видов живописи, которые друг с другом не сливаются, а стыкуются, причем так, что видны швы.

В порнографическом акте главное не то, что происходит по обе стороны экрана, а сам экран. Отделяя участников от зрителя, он ограничивает секс вуайеризмом. Чтобы сделать следующий шаг, надо убрать экран и превратить соглядатая в участника. Вот этим и занимается виртуальная реальность.

Одни говорят, что фейсбук — как семечки, другие — как водка, третьи сравнивают его с замочной скважиной: что ни покажут, всё интересно. Сам я не вижу противоречия.