Козаровецкий Владимир Абович: А был ли Пушкин... Мифы и мистификации

На первый взгляд название книги Владимира Козаровецкого «А был ли Пушкин?» (М., «Алгоритм», 2013) претенциозно и вполне в духе «завлекающих» названий ширпотреба. И тем не менее автор явно пошел на риск отторжения первого интереса скептических по отношению к такого рода рекламе читателей – а им-то, в первую очередь, и адресована книга. Видимо, имеет место расчет на то, что по мере распространения информации и они книгу откроют и как минимум оценят соответствие названия и содержания. Ведь этот труд и в самом деле претендует на то, что в нем раскрыта главная тайна Александра Пушкина: поэт был, помимо всего, что мы знаем о нем, поистине гениальным мистификатором. Автор показывает, что любовь к розыгрышам была у Пушкина в крови, что он был именно прирожденным проказником – и в жизни, и в литературе. В книге разобраны два десятка пушкинских мистификаций, от мелких (изменение даты или публикация произведения под чужим именем, с целью увести читателя от догадки об авторстве или об автобиографичности стихотворения) до грандиозной игры с «Евгением Онегиным». Книга по-настоящему сенсационна – хотя, на наш взгляд, даже избыточно сенсационна. Едва ли не половина озвученных в ней мистификаций заслуживают отдельного и более обстоятельного разговора, что, похоже, понимает и сам автор, приводя отсылки на книги с такими аналитическими разборами. Версия цыганских генов в крови Пушкина, выдвинутая А.Лацисом, интересна – а, главное, может быть проверена. О пушкинском авторстве «Конька-Горбунка» в прессе говорилось не раз (см., например «Контрабанда», №1), в том числе и на телевидении («Культура», ОРТ, «Совершенно секретно»); Козаровецкий довел доказательства этой гипотезы Лациса до предела, оставив сторонникам традиционной точки зрения только один аргумент – имя Петра Ершова на обложке сказки. Что же до версии Н.Петракова о пушкинском авторстве«диплома рогоносца», то автор книги усилил позицию академика, показав, что сюжет «диплома» был заложен еще в «Гавриилиаде» и что в «дипломе» имеет место и масонская подоплека. Но особого интереса заслуживает глава о пушкинской мистификации вокруг «Евгения Онегина». Оказывается, Пушкин воспользовался представлениями читателей о том, что «я» в поэзии есть «я» автора-повествователя (что в сознании широкой читательской массы сохранилось вплоть до нашего времени), и, передав роль повествователя Евгению Онегину, который о себе рассказывает в третьем лице и скрывает это («Всегда я рад заметить разность Между Онегиным и мной»), лихо подшутил над нами, заставив нас всех, в том числе и пушкинистов, на полном серьезе разбирать ложный сюжет, не догадываясь об истинном содержании книги. Из этого разбора следует, что нами не прочтены замыслы главных произведений Пушкина, в которых он использовал тот же мистификационный прием: «Борис Годунов», «Медный всадник», «Повести Белкина», «Полтава» и др. Не стану излагать аргументацию автора (и А.Баркова, на книгу которого в этом случае опирается В.Козаровецкий): не хочется лишать читателя удовольствия от чтения этого литературного детектива. К тому же вся книга написана отличным языком, что неминуемо доставит читателю дополнительное наслаждение. Кроме того, мистификации выстроены в хронологический ряд, и в результате мы получили своеобразную краткую биографию жизни и творчества мистификатора, от происхождения до смерти.