Макнил Элизабет

От соленой воды ее родимые пятна начинают чесаться. Она поднимает мокрые юбки и осматривает их. Некоторые размером с веснушки, другие можно обвести пальцами. Они покрывают ее туловище, руки и спину. Она никогда не называла их пятнами или отметинами, как делал ее отец. Она предпочитает думать о них как о песчинках и гальке – о целом морском побережье, рассыпанном по по ее коже.

Айрис рассмеялась и бросилась бежать, с каждым шагом погружаясь все глубже в прохладу и свежесть апрельской ночи. Трава чуть слышно шелестела под ее туфлями, грудь вздымалась, натягивая лиф слишком узкого платья, но Айрис не замедляла шага. Этот безумный бег в темноте дарил ей ощущение небывалой свободы, и она наслаждалась им так, словно была птицей, парящей в небесной синеве.

Прошел почти месяц с тех пор как Айрис видела картину в последний раз. Сейчас, глядя на нее, Айрис спросила себя, как она могла сомневаться в том, что Луис ее любит? В каждом его мазке, в каждой линии сквозили такие безграничные нежность и любовь, что ей стало жарко. Это была не просто картина. Это было признание.

Айрис рассмеялась и бросилась бежать, с каждым шагом погружаясь все глубже в прохладу и свежесть апрельской ночи. Трава чуть слышно шелестела под ее туфлями, грудь вздымалась, натягивая лиф слишком узкого платья, но Айрис не замедляла шага. Этот безумный бег в темноте дарил ей ощущение небывалой свободы, и она наслаждалась им так, словно была птицей, парящей в небесной синеве.

Прошел почти месяц с тех пор как Айрис видела картину в последний раз. Сейчас, глядя на нее, Айрис спросила себя, как она могла сомневаться в том, что Луис ее любит? В каждом его мазке, в каждой линии сквозили такие безграничные нежность и любовь, что ей стало жарко. Это была не просто картина. Это было признание.