Рубина Дина Ильинична
Дина Рубина — один из самых читаемых российских авторов. Писательница, названная в честь голливудской кинодивы Дины Дурбин, родилась в 1953 году в Ташкенте. С юных лет она занималась творчеством — училась в музыкальной школе, окончила консерваторию. Первые ее произведения публиковались в популярных тогда журналах «Юность» и «Зеленый портфель». Признание и всеобщее внимание писательнице принес рассказ «Когда же пойдет снег?», повествующий о судьбе девушки, встретившей свою любовь незадолго до опасной медицинской операции.
Творчество
На создание всех произведений Дину Рубину вдохновляли сама жизнь, окружение, места, где она бывала, судьбы близких и не очень людей. Именно поэтому ее книги отличает особая пронзительность и достоверность, которая прослеживается в самых мелких деталях сюжетов и образов. Годы в Ташкенте стали основой целой серии произведений, в числе которых полюбившийся многим роман «На солнечной стороне улицы». Уже в 24 года писательницу приняли в члены Союза писателей УзССР — она стала самым молодым участником за всю историю организации.
В 80-х годах Дина Рубина, после съемок фильма «Наш внук работает в милиции», снятого по ее сценарию, переезжает со вторым мужем в Москву. До конца 80-х годов она продолжала писать рассказы и создала сборник «Камера наезжает», который считается одним из самых сильных ее произведений. В 90-х семья Рубиных по программе репатриации переезжает в Израиль, и вместе с новым жизненным этапом начинается и новый творческий цикл. Благодаря этому свет увидели такие работы, как «Почерк Леонардо» и «Вот идет мессия!», удостоившиеся многих международных премий.
Работы
Сегодня Дина Рубина — автор 11 романов и нескольких десятков повестей и рассказов, член престижного ПЕН-клуба и Израильского союза русскоязычных писателей. По ее работам сняты несколько полнометражных и многосерийных фильмов, в числе последних — экранизация романа «Синдром Петрушки».
Все книги
Цена
Цитаты
Из книги «Наполеонов обоз. Книга 2: Белые лошади»
…привычное, вскользь произнесенное «в ночном», вдруг Сташека подкупило, как и рукопожатие давнего врага, как и честное «устал», поманило серебристой рябью на реке, дунуло рассветным ветерком, окликнуло тихим лошадиным ржанием под звяканье упряжи…
…над зеркальной гладью воды высился красавец-сосновый бор, отражаясь в озере гигантским золочёным гребнем, над которым в закатном небе золочёными пёрышками тлели редкие облака. Вся картина казалась отлитой на заказ искусным ювелиром…
Из книги «Наполеонов обоз. Книга 1: Рябиновый клин»
Изюма родила от красавца-татарина, и на просьбу того назвать ребёнка славным даже и для русского слуха именем Измаил, легко согласилась. Но, вернувшись из ЗАГСа домой, заявила, что легкомысленная фифа, сидевшая на регистрации имён, допустила понятную ошибку… А что, тоже ведь красиво: Изюм, Изюмчик мой сладкий!
Надежда ненавидела всю эту сакральную индийскую чушь и подозревала, что у нее аллергия на один из компонентов «атмосферы духовности»
Из книги «Не вычеркивай меня из списка»
Моя личная родня была неистова и разнообразна. Чертовски разнообразна касательно заскоков, фобий, нарушений морали, оголтелых претензий друг к другу. Не то чтобы гроздь скорпионов в банке, но уж и не слёзыньки Господни, ох нет. С каждым из моей родни, говорила моя бабка, «беседовать можно, только наевшись гороху!».
Детство не подлежит уценке. Ребёнку должно быть интересно. А мы всегда – дети, мы по-прежнему дети, и сердца наши, – как поёт второстепенная героиня в повести о молодом художнике, которую вы сейчас откроете, перелистнув страницу, – «наши сердца не имеют морщин».
Из книги «Маньяк Гуревич»
«Семья была врачебная, и это определяло всё – от детских игр до трагической невозможности нащелкать градусник до тридцати восьми…»
«Сумасшедший дом был пристанищем людей необыкновенных. Папа называл их больными, но Сеня приглядывался к каждому, подмечая крошечные… ну совсем чуть-чутные признаки притворства…»
Из книги «Маньяк Гуревич»
«Семья была врачебная, и это определяло всё – от детских игр до трагической невозможности нащелкать градусник до тридцати восьми…»
«Сумасшедший дом был пристанищем людей необыкновенных. Папа называл их больными, но Сеня приглядывался к каждому, подмечая крошечные… ну совсем чуть-чутные признаки притворства…»