Чиркова Екатерина Владимировна: Не знаю

Какое странное чувство — отец не поздравил с днем рождения... Отец не признавал «полезных» подарков, все- гда кривился, дергал рукой куце, пренебрежи- тельно, когда ему самому дарили какие-нибудь рубашки, галстуки: «Ой-й-й, ну спасибо, спаси- бо». Его подарки были всегда удивительно откуда взявшимися. Отец сроду не ходил по магазинам и понятия не имел, где что «дают».

Отцовский кабинет был пещерой Мерлина, местом потаенным, запретным, вызывающим и страх, и восторг. Книжные полки до потолка, книги штабелями по полу, так что ищешь, куда поставить ногу, мебельные стенки по периметру, забитые книгами же вместо хрусталей, алкоголя и белья; секретер, уставленный мелочевкой, привезенной со всего мира...

Вокруг меня свет и воздух... Земля, земля — желтая, острая. Зачем я бросаю себя прямо на нее? Я же хочу лететь — выше, дальше, к морю. Смешно — турки бегут с криками «леди, леди!» — не иначе меня ловят... Земля несется на меня... рвется небо с хрустом лопнувшей ткани. И гора влетает в меня молниеносно, так близко, самый крупный план — сухие колючие желтые комья каменистой земной поверхности.

Латинская Америка. Моя идефикс с детства. Моя?.. Или отца?.. Смешно разбираться… И вот я здесь, на другом конце земли. Вот они — потомки тех самых инков, — квадратные, с широкими лицами, как те рисунки-знаки, что я рассматривала в детстве.

…Я открывала окна и входную дверь настежь, чтобы продувало насквозь. Приближались двухтысячные, Москва обзавелась illumination и ночными звуками, шумом, круглосуточными пробками и уже начинала к ним при- выкать… Отстраивались и храмы, и ночные клубы, и торговые палатки у метро. Летними ночами на Пятницкой у какого-то подъезда толклись радостные, веселые, со стаканами и сигаретами люди.