Миттинг Ларс: Шестнадцать деревьев Соммы

Мама мне представлялась запахом. Mама мне представлялась теплом. Бедром, к которому я прижимался. Синим взмахом. Само ее платье помнилось мне смутно. Я говорил себе, что она выпустила меня в жизнь, как стрелу из лука, и когда у меня формировались воспоминания о ней, я не знал, настоящие ли они, всамделишные, или я просто создавал ее такой, какой, мне казалось, сын должен помнить свою мать.

Кто я такой, настоящий я, чего во мне больше всего? Все во мне как будто закрутилось, засасываясь в огромную воронку, на поверхности которой плавала толстая пленка солдатской крови и старого ружейного масла. Такая толстая, что если б я не сумел собраться с силами и прорваться сквозь нее назад, на поверхность, я бы утонул. Только выпростав голову, я смогу выбраться на берег самим собой.

За что он наказывал себя? Похоже, столярничанье не было его целью. Сосредоточившись на сложной работе, он отгонял от себя тяжелые мысли. Ток от агрегата давал свет для работы и приводил в движение станок и те инструменты, которые невозможно было использовать, применяя только силу рук. И всё. Он даже в жилой дом не провел электричество.

– Ты чего так долго? – Дверь с петель сорвало! – завопил я. – Пришлось забить досками дверной проем. Даже в доме приходилось кричать: в дымоходе завывал ветер, как будто великан играл на бутылке. – Ты что, привернул дверь к торфу? – спросила она. – А то ее унесло бы. Я стащил с себя насквозь промокший джемпер и остался с голым торсом. – Нам хватит этого на два-три дня.

– Словно великие державы созвали народы для решения труднейшей трудовой задачи, – рассказывал Бэттенхилл. Самая передовая техника, самые изобретательные инженеры, самое работящее поколение – миллионы встали вдоль линии фронта, разрезавшей Европу надвое. Достаточно рабочей силы и знаний, чтобы каждый день возводить по пирамиде.