Кречман Елена Николаевна: Возраст согласия

Часто у меня бывают такие дни, когда идешь по улице, а солнце кладет теплые руки на запыленные желтые плиты домов и льется вдаль, пахнет тополями, бензином и чьими-то духами. И в сердце что-то тянет сладко, томительно, будто вот-вот ты откроешь что-то новое, неизведанное, но вместе с тем очень знакомое. И кажется, что твоей кожи не хватает, чтобы вместить все, что у тебя внутри.

Мы были словно раненые звери, запертые в одной клетке под названием «молодость». У каждого на сердце лежала любовная рана.

Мне хотелось только одного: быть рядом с ним. Ехать куда-нибудь, все равно куда, а потом сидеть в остывающей машине и ждать его, задумчиво курить, читать Лимонова или Достоевского, записывать свои горячие мысли в тетрадку на 96 листов. Я набирала его номер снова и снова, но трубку никто не брал. Ходила по квартире, как зверь, загнанный в клетку.

Мне вспомнился момент из книги «Невыносимая легкость бытия»: главная героиня стоит перед зеркалом и изо всех сил старается приблизить свою душу к глазам. Она хочет, чтобы красота души отражалась в них. С горечью понимаю, что, видимо, это мне удалось. Зачарованное лицо Юры, его карие глаза, затуманенные желанием, нежный голос – все это стоило пролитых искренних слез.

Папа. Что-то кольнуло в груди. Я позволила себе задуматься, а что, если бы он был моим отцом? Может быть, в наших отношениях я ищу именно этого – отцовской заботы, которой у меня никогда не было? Ковыряться в этом было странно приятно, но я оборвала мысль. Было что-то нездоровое в этой истории. Я просто люблю его и все.