Елизаров Михаил Юрьевич: Библиотекарь: роман

Ценителям глубинного смысла, на мой взгляд, не стоит беспокоиться. Не в том смысле, что они его там обнаружат, а в том, что зря потратят время на чтение и последующее возмущение. Да и родителям подростков я бы посоветовала вначале самим прочитать, а потом уже решить, позволить к прочтению или же гори он синим пламенем, роман этот. От себя скажу, что роман заслуживает внимания. Хотя бы ради того чтобы узнать, что и такое бывает. Легко читается, но, из-за обилия персонажей рекомендую с прочтением не затягивать, в противном случае через пару дней забудешь о ком речь идет. В общем, меня послушать, так книга для пожилых любопытных безработных, не обеспокоенных наличием особой смысловой нагрузки) Сюжет Несколько группировок, так называемых «библиотек», ведут борьбу за обладание книгами одного советского автора, при правильном прочтении которых читатель вознаграждается Силой, Радостью, Властью.. Очень нарядно показана эта самая борьба. Кто-то хитростью берет, кто-то деньгами... да и крюк на обложке неспроста.. Оформление книги Белая бумага. Офсетная печать. Шрифт мелковат. Итог 8 из 10

Настоящая мистика. Поскольку мистика – это умение за деревьями увидеть лес, а за совковой идеологической жвачкой – редкий, бесценный дар, артефакт, наполняющий читателя сладкими грёзами воспоминаний, несокрушимым могуществом, бесконечной выносливостью, всепобеждающей яростью, приливом силы, и, наконец, обладанием Истиной – в зависимости от того, какую из шести книг третьесортного совписа Громова ты сумел прочесть, соблюдая условия Тщания и Непрерывности, - книгу Памяти, Власти, Терпения, Ярости, Силы или, самую редкую – книгу Смысла. Пара цитат из книги Михаила Елизарова "Библиотекарь": "Ностальгия это не тоска по прошлому. Это тоска по цельному. А Советский Союз был цельным. Это была не самая лучшая на свете страна, но она умела дарить счастье". "Книги в сути представляют собой сложные сигнально-знаковые структуры дистанционного воздействия с широким психосоматическим спектром. Их можно назвать препаратами или, лучше сказать, программами... Резидент не поддается обнаружению на внешнем художественном уровне... Он присутствует не только в акустическом, нейролингвистическом и семантическом диапазонах Книги, но также в визуальном диапазоне - то есть в полиграфии: шрифте, бумаге, верстке, формате - и, что немаловажно, в хронологическом. Стопка ксерокопий никогда не станет книгой семьдесят седьмого года выпуска. Подделать Книгу невозможно и потому, что она еще несет заряд своего времени..." Пара цитат из рецензий на книгу: «Они-то ведают: если прочесть роман Громова особым образом, выполнив два условия Тщания и Непрерывности, то читающему откроются совершенно иные смыслы, явятся совершенно иные ощущения, и соцреалистический мусор обернется Книгами Ярости, Радости, Силы, Власти, Терпения и Памяти. Елизаров делает глубокий реверанс в сторону расточившейся Советской Империи и ее выморочной официальной культуры; оборачивает маразм магией. Декодированная Книгой Смысла, громовская нафталинная графомания оказывается колдовским Семикнижием, развернутым заклинанием, "покровом советской Богородицы": "покуда читаются Книги, одна за другой, без перерыва, страшный Враг бессилен. Страна надежно укрыта незримым куполом, непроницаемым сводом, тверже которого нет ничего на свете". Свое кредо СССР елизаровский герой ближе к финалу проговаривает вполне внятно и, кажется, автор при всем своем шутовстве солидарен с ним всерьез: "Земной СССР был грубым несовершенным телом, но в сердцах детей из благополучных городских семей отдельно существовал его художественный идеал - Союз Небесный. Повзрослевший, я любил Союз не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства." О, сколь знакомые нотки: ностальгия поколения "тех, кому за 30" по СССР - очень настойчивый росточек, который в "стабильности нулевых" причудливо привился на древо гламура и дает плоды один интереснее другого. Я очень хорошо могу ее понять, эту ностальгию. Мне и самому тридцать два, и я тоже вырос на имперской национальной окраине и сам хорошо помню это ощущение советского детства - потрясающе уютной скорлупы, за которой мерещится не душная прель отгнивающего "реального социализма", но ослепительное Прекрасное Далеко, и понесут нас в него могучие крылья Родины. Искру этого чувства (ничем не опошленного - поскольку повзрослеть при СССР мы так и не успели) несложно оказалось сохранить в полураспаде 90-х и соблазнительно раздуть в "новом застое" "нулевых". Советская мифология Общего Смысла к закату Империи могла быть сколь угодно муляжна - но и этот муляж наливается некими соками, румянится привлекательностью по контрасту с двумя десятилетиями дробления Общего Смысла на частные бессмыслицы, со всеобщим вызверением и цинизмом, с остервенелым дележом нефтянки, с осыпанием всех систем координат. Когда Великая Мечта превращается в олигарха или, паче того, налогового чиновника - то и пионер-герой кажется истинным божеством, по праву пирующим в "Советской Валхалле". Александр Гаррос, "Эксперт" «"Библиотекаря" можно назвать Книгой Скорби. Скорби о дне сегодняшнем - о нашем общем безумии, о ренегатстве, ставшем нормой, о крови, ставшей обычными чернилами, заполняющими страницы фатального дневника нашей жестокости. Скорби по вышвырнутому на помойку прошлому, фиктивному настоящему и невозможному будущему. Автор видит историю как наслоение субъективного вымысла на объективную реальность. Причем одно без другого - как море без воды. "Библиотекарь" также о том, что может случиться, когда людям "нечего терять, кроме своих цепей". А в России двум третям населения нечего терять. Пока еще цепляются просто "за жизнь", но это - до обретения смысла. Книга написана могучим, уже подзабытым, русским языком. Сказать, что "Библиотекарь" мне понравился не сказать ничего. Это не то, что должно "нравиться". Я скорее обрадовался тому, насколько сильна русская литературная традиция, и тому, что не зря всегда так любил родной язык. Ловите момент причастности, появление шедевра - это всегда чудо». Михаил Рябинин В нужный момент эффект чтения книг можно усилить песнями, например такой: "Музыка Пахмутовой! Слова Добронравова!". "Неба утреннего стяг. В жизни важен первый шаг. Слышишь, реют над страною ветры яростных атак!" - ведет бойцов напевный клич советского скальда». Музыка замечательная, нравилась мне и в те далёкие годы. Но слова в атмосфере брежневского болота, двоемыслия (знали бы мы тогда, какие «зияющие высоты» двоемыслия нас ещё ожидают в России 21-го века!) от этих слов пованивало - неискренностью, отработкой совписовских пайков и льгот. Но прошло тридцать лет, и слова вдруг начали облекаться грозными, пугающими начальство смыслами...

моя первая книга этого автора. Уникальный сюжет, нигде больше с подобным не сталкивался! Всем советую!