Свечин Николай: Дела минувшие

Алексей сварил похлебку, сделал из кавказской брусники чай и долго сидел, глядя на пламя. Ему было бесконечно жаль убитого им храброго достойного человека. Действительно, что он тут делает, в чужой земле? Пора домой. А эта боль останется теперь с ним. Навсегда. Могли бы быть друзьями. Иметь подобного друга – большая честь…

– Гниль есть, только как ее вычищать, ума не приложу. Идет зараза от командира Седьмой роты капитана Рутковского. То ли он сам банкомет, то ли на его квартире балуются, но – играют, стервецы. На деньги. А какие у офицера деньги? Жалование подпоручика – сорок восемь рублей в месяц. Ну, столовых двадцать рублей. Едва хватает на еду и обмундировку. Откуда берутся средства на карточную игру?

Лыков ухватил наглеца за кисть, резко повернул и ответил в тон: – Ну-ка, ну-ка… Что я вижу? Никак якорь. Ты моряк, что ли, братское чувырло? Покажись, кто таков. Парень заорал от боли и попытался вырваться, но куда там. Новенький выкручивал ему руку все сильнее. Крик перешел в вой, потом в визг. Кругом столпились другие арестанты и с интересом наблюдали. Со своих постов пялились караульщики.

Игафракс положил испорченную монету на буфет и удалился. Лыков с Цукеркой впервые остались одни. Алексей подошел к женщине, та смотрела на него с вызовом. Потом шагнула навстречу и жарко обняла. Силач чуть отстранил ее, посадил себе на ладонь и поднял на уровень груди. Хозяйка ахнула, а сыщик так на ладони и понес ее в другую комнату, где он разглядел кровать…

Благово самодовольно улыбнулся и продолжил: – Воды в утопленнике всегда изрядно. В легких, в левом сердце, возможно и в желудке. Если Архипа Осташкова окунули головой в ушат, то воду туда набирали не из реки или канала, а из городского водопровода. – Могли и из Невы, – опять возразил Алексей. – Могли, но зачем? Канализации в столице почти что нет, а водопровод есть во многих домах.