Официальный магазин издательской группы ЭКСМО-АСТ
Доставка
8 (800) 333-65-23
Часы работы:
с 8 до 20 (МСК)
10 книг от Александра Архангельского

Александр Архангельский

Александр Архангельский – профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики, председатель ассоциации «Свободное слово», лауреат премии Большая книга за 2018 год, лауреат премии Книга года (2013), победитель конкурса «ТЭФИ—2011» в номинации «Ведущий информационно-аналитической программы» категории «Лица», писатель, публицист, литературовед, журналист.
26 июня 2019

Книги, которые стоит читать и книги, которые были в детстве прочитаны и сформировали тебя, – это не одно то же. Более того, я считаю, что право на чтение плохой литературы – священное право читателя. Но если ты профессиональный читатель, то нужно это оговаривать: «Дорогие друзья, не во всем идите по моему пути, потеряете время».

Поэтому я бы взял две совершенно взаимоисключающие и несовместимые книжки: одна – «Васек Трубачев и его товарищи» (и ее продолжение «Отряд Трубачева сражается») писательницы Валентины Осеевой. Это совершенно некудышная глубоко советская детская проза, даже более советская, чем «Бронзовая птица» и «Кортик» Анатолия Рыбакова, потому что у Анатолия Рыбакова, помимо этого советского сюжета есть еще хоть что-то, он писатель. А здесь у меня никакого самооправдания нет. Эта книга хороша только тем, что в ней про подростков. Детей и подростков. И про героическое начало, которое позволяет человеку самоосуществиться. И рядом с этой книгой – на каких весах это измерено, я не знаю – две маленькие книжки Пушкина: «Сказки» (как сейчас помню их темно-синюю обложку) и вторая книжка «Стихотворения» Пушкина, которую подготовил Сергей Михайлович Бонди – это сборник стихов, которым были предпосланы пояснения. Не закадровые комментарии со сносками, а коротенькая справочка перед каждым стихотворением – когда написано, на что надо обратить внимание. И это удивительно важная книжка, потому что она делает то, что может делать только очень хорошее литературоведение, а именно – класть руку на пульс произведения. А рядом с этой книжкой где-то чуть позже – книга Ефима Григорьевича Эткинда «Разговор о стихах». Маленькая книжка, но уже не сборник тех текстов, которым предпосланы пояснения, а книга, написанная о том, как читать стихи. И вот – где Осеева, а где Пушкин и Эткинд. Но в моем читательском детском опыте в равной мере это безобразие, и это величие, и это просветительство сошлись в одной точке.

Затем, уже когда я был подростком, мою жизнь перевернул Пастернак. Мы знаем этот Ахматовский тест «чай, собаки, Пастернак – кофе, кошки, Мандельштам». Вот совершенно понятно, что я с той стороны, где Пастернак. Я уже говорил где-то, что он убил меня как стихотворца, и это хорошее оправдание, потому что ты не знаешь, что бы иначе из этого получилось. А так можно объяснить, что вот если бы не Пастернак, то я бы… Да, но несомненно, что книжка, да даже до книжки… С одной, стороны мне попал в руки синий том библиотеки поэта с предисловием Синявского. А с другой, я лет в 16-17 познакомился с Дмитрием Николаевичем Журавлевым – был такой выдающийся чтец-декламатор. Он был, наверное, лучшим в своем роде. Лучше него мог быть только покойный Сергей Юрский. Но Юрский гениально читал «Онегина», все остальное читал хорошо, но не гениально. Журавлев читал почти как Юрский все. Он когда-то дружил с Пастернаком, был с ним в переписке, и Пастернак подарил ему черновики цикла стихотворений Юрия Андреевича Живаго, точнее правленные «беловики». И я тогда впервые увидел, как большой поэт экономно правил, заклеивая – надклеивая, потому что не целиком - слово, так, чтобы можно было отогнуть бумажку и увидеть варианты. И это личное вхождение в пастернаковское пространство, конечно, сыграло огромную роль. Там же у Журавлева я впервые получил возможность прочесть «Доктора Живаго», в моей семье это было невозможно. Уже потом, когда я учился в последнем классе школы, мне подарили ксерокопию «Доктора Живаго», но до этого Журавлев дал прочесть издание романа в карманном формате на папиросной бумаге, которое ему подарил Святослав Рихтер. И так Пастернак вошел в мою жизнь и съел меня целиком и без остатка, выплюнув, только когда я учился в институте, и там опять начался Пушкин. Я его читал, а потом писал о нем диссертацию.

Из западной литературы сначала вошел Гете – через Пастернака, понятное дело. С каким-то тогда еще просто предчувствием, что сквозь «Фауста» просвечивает ХХ век. Сквозь пастернаковский перевод тех глав, где уже слепой и почти безумный Фауст слышит, как стучат лопаты и восхищается тем, как все прекрасно, а это почти прямым текстом описание лагерей. А потом от Фауста в прозу – в «Избирательное сродство». Это какая-то невероятная почти авангардная позиция, когда имена героев отражены друг в друге Отто, Шарлотта, Оттилия. А потом оттуда в немецкую литературу уже ХХ века: Герман Гессе с «Игрой в бисер», Томас Манн со всем подряд и Генрих Белль, который тогда входил в джентельменский набор – не знаю, перечитал бы я его сейчас. Не пробовал. И иже с ним «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса, который бы я совершенно точно перечитывать не стал, скорей пересмотрел бы экранизацию.

И дальше – это соприкосновение с уже современной литературой, которая создается здесь и сейчас. Трифонов, начиная с «Дома на набережной» и обратно, к «Студентам». Как ни странно, «Студенты» у нас дома каким-то образом оказались, одно из тех 40 переизданий, которые принесла молодому Трифонову Сталинская премия. И понял, что в «Доме на набережной» Трифонов отвечал сам себе, молодому и согласившемуся на моральный компромисс. Трифонов - это литература первого ряда. Хотя, может быть, не очень сияющая, не очень прорывная, но при этом глубинная.

«Архипелаг ГУЛАГ». Как сейчас помню томик размером со спичечный коробок на папиросной бумаге, который дал мне почитать Владимир Новиков, известный литературный критик, как полагается, ненадолго. Тогда же я прочитал рассказ Георгия Владимова «Не оставляйте стараний, маэстро», который мне глубоко запал, о диссиденте, обыске, выборе пути. Это задолго до его более поздних вещей – до «Генерала и его армии», и даже до «Руслана» - «Руслана» я прочел, как ни странно, уже на излете Перестройки.

Битов – но не те книги, которые составляли его интеллигентскую славу, не «Пушкинский дом» - к нему я отношусь с уважением, но без читательского восхищения. Мне кажется, что там слишком видна попытка дать романную форму тому, что романной формы не имеет. А вот «Книга путешествий», в частности «Уроки Армении», ранняя его проза была для меня невероятно важна.

У писателей, которые были тогда современниками, были вещи, которые должны были нравиться – я сам себя в этом убеждал. В частности, «Путешествие дилетантов» Булата Окуджавы. Во мне все сопротивлялось этой прозе. Так же, как все сопротивляется его песне, где едет «император в голубом кафтане». Окуджаву я любил и люблю за другое. Не за исторические реконструкции, а за создание какого-то смыслового поля. И за право молчать и слушать, когда звучали его песни. Молчать о чем-то совместном. А вот в его повести «Будь здоров, школяр» мне как раз до сих пор очень нравится то, что это была та война, которую он помнил, через которую прошел, а не придуманный им XIX мифологический век.

Похожие рекомендации

Смотреть все

Авторизуйтесь, чтобы получить скидку