Джон Маррс: Добрая самаритянка

Здесь считается, что каждый имеет право жить или умереть на своих условиях. Каждый сам должен решить, покончить с собой или нет – если, конечно, это делается не под угрозой и не вредит никому другому, – и мы не пытаемся отговорить от подобного шага. Нас обучают нужным эмоциональным приемам – как оставаться с ними до последнего вздоха, буде таково их желание. Мы слушаем, но не действуем.

– Я собирался спрыгнуть прямо перед поездом, и все было бы кончено. Но его не было слишком долго, и я передумал. – Пока вы ждали, думали о том, как может ощущаться смерть? – Никак, потому что после смерти ничего нет. – Она даст вам покой? – Жизнь не дала, поэтому могу только надеяться. О чем бы я его ни спросила – он уже задавал себе этот вопрос прежде. Он принял это решение отнюдь не в спешке.

Я знаю о том, что им требуется, больше, чем знают их братья, сестры, родители, супруги, лучшие друзья или дети. Я понимаю их, потому что знаю, что для них лучше всего. Если они даруют мне доверие, я вознаграждаю их, доходя хоть до края света, чтобы помочь. Я облегчаю их страдания. Пресекаю все плохое, что случилось в их жизни. Спасаю от себя самих. Вот кто я такая: спасительница заблудших душ.

Через двадцать два дня после того как я спасла Шантель, мы наконец-то оказались в одном помещении. Бархатный занавес окружил гроб, прежде чем тот отправился в печь. Я взяла экземпляр распорядка траурной службы и положила в черную сумку, которую брала на все похороны. Именно в ней я хранила остальные распорядки служб. Шантель была пятнадцатой. Моя коллекция становится довольно внушительной.

– Горько это говорить, но ближе к концу я хотела повесить трубку, – созналась Мэри. Снова захотелось дать ей пощечину, на этот раз такую сильную, чтобы зубные протезы улетели через всю комнату. Не услышать финального вздоха самоубийцы – это все равно что часами ждать концерта, а потом уйти, как только певец выйдет на сцену.