Павел Басинский

Все смешалось в голове Лизы Дьяконовой. Не по годам мудрая, рассуждающая в своем дневнике о Надсоне и Бисмарке, русской империи и французской демократии, но в каких-то областях жизненного опыта наивная до святости, “умственная” по типу своего отношения к жизни и в то же время душевно ранимая и трепетная, Лиза все воспринимала непосредственно, открытой душой, но при этом старалась все осмыслить.

Смерть как “предмет первой необходимости” среди гимназических предметов — это чистой воды каламбур, игра слов четырнадцатилетней “писательницы”, которая уже набила себе руку благодаря дневнику.

Кто это говорит? Бывшая воспитанница, просидевшая взаперти в провинции со скучной тетушкой и выданная замуж за скучного человека, которого она не любила? Какая в ее жизни была “светлая и прекрасная анфилада”? Смерть родителей? Сиротство? Переезд из Москвы в провинцию? Свадьба с Карениным? “Светлая анфилада” — это невоплощенные мечты молодой Анны о прекрасной жизни.

Бракоразводный процесс в России был сложный. Основанием для развода могла быть только измена. И понятно, что изменившей стороной была бы Анна. Но в законодательстве было еще одно положение, касающееся разводов. Изменившая сторона больше не имела права сочетаться законным браком с кем бы то ни было. Теперь вы понимаете всю безвыходность положения Льва Гурова и Анны Сергеевны в “Даме с собачкой”?

Рассуждая в статьях и целых неопубликованных книгах о всеобщем мире в результате объединения всех государств в одно, Лев Львович Толстой в конце тридцатых годов пытался заработать на перепродаже оружия. Живя на содержании у двух семей, сына и сестры, и проигрывая в карты те сотни франков, которые присылались ему на одежду и пропитание...

В “Послесловии к "Крейцеровой сонате"”, напи- санном по совету Черткова, Толстой категорически высказался в пользу безбрачия и против половой любви. Между тем в 1888 году, когда он закончил повесть, в семье Толстых родился последний ребенок — сын Ванечка. Софья Андреевна шутя говорила, что этот сын — лучшее послесловие к “Крейцеровой сонате”.

Народ искренне любил Иоанна Кронштадтского. Миллионы людей верили в него как в святого еще при жизни. Но когда вся Россия оплакивала всенародно любимого Батюшку, Лев Толстой написал о том, «как синод... решил сделать из трупа этого старичка объект народного поклонения».

Мы много знаем о матери Льва Толстого. Мы знаем, что не было в мире другой женщины, которая оказывала бы такое сильное влияние на его религиозное чувство. Но понять суть этого влияния трудно. Между тем в этой тайне матери, возможно, заключено объяснение того, что мы называем “религией Толстого”, неважно — принимаем мы эту религию или отрицаем. Толстой боготворил свою мать. Он молился на нее.

Толстой ушел, чтобы умереть. Это был акт освобождения духовного титана из мучившего его материального плена. «Освобождение Толстого». Как красиво! Сниженный вариант: как сильное животное, ощущая приближение смерти, уходит из стаи, так Толстой, чувствуя приближение неотвратимого конца, бросился из Ясной Поляны.

Одним из мотивов ухода или бегства был дьявол земной славы, слишком обостренной любви и ненависти к нему людей, от чего он страдал, мечтал избавиться, превратившись в обыкновенного старика.