По мере составления и комментирования списка поняла, насколько же портрет читателя в книгах определяет и писателя. Хитроустроенный нарратив, многоголосье, стилизации, мозаичность, притчеобразность – именно то, что я люблю как читатель, и, видимо, именно поэтому работаю в таком же ключе как автор.
1. Уильям Фолкнер «Авессалом, Авессалом!». Роман о падении американского Юга вышел в 1936, одновременно с «Унесёнными ветром» Митчелл. Обе книги фиксируют мифологему «старого доброго Юга», но Фолкнер размазывает образ потерянного Эдема о белые колонны Тары. Завязка почти детективная: почему молодой южанин застрелил жениха своей сестры под конец Гражданской войны? Отвечать на этот вопрос будут разные персонажи – и с каждым витком будет приоткрываться та бездна, из которой и вырос вовсе не добрый Юг.
2. Джозеф Конрад «Лорд Джим». Конрад неплохо известен повестью «Сердце тьмы» – во многом благодаря фильму «Апокалипсис сегодня». «Лорд Джим» – это история молодого человека, который совершил некий ужасный поступок. Что за поступок, что в нём такого ужасного, почему герой стал изгоем? Мы, как и рассказчик, не знаем, но пытаемся найти правду, чтобы понять, заслуживает ли юноша прощения.
3. Фазиль Искандер «Кролики и удавы». Притча о безжалостных тиранах-удавах и беззащитных мирных кроликах? Притча о коварстве кроликов и гуманности удавов? Или притча о том самом колесе власти, которое не сломать – в нём можно лишь заменить спицы?
4. Н.Г. Чернышевский «Что делать?». Хитрый роман: берёт приёмы массовой литературы (позже их охотно перенимает сериальная индустрия), ставит в центр как будто банальный любовный треугольник (он, она, друг семьи) – и таким образом проскакивает цензуру, которая то ли не увидела, то ли не захотела увидеть опасный посыл о переустройстве общества.
5. М.Е. Салтыков-Щедрин «История одного города». Ещё один нетипичный и тем и интересный текст русской классики. В стилизованном под летопись романе город Глупов бесконечно ходит по градоначальническим рукам, и руки эти, скажем прямо, не очень-то чисты.
6. «Песнь о нибелунгах». Один из самых известных текстов средневековой литературы, который дарит нам сразу два ярких женских образа – Брюнхильду и Кримхильду, сравнимых по своему влиянию с отчаянными героинями античных трагедий. Ссора двух королев заходит настолько далеко, что уже не понять, кто жертва, а кто ей только притворялся. Если ищете архетип разозлённой, а оттого безудержной в мести женщины, то это сюда.
7. Исабель Альенде «Дом духов». Роман племянницы Сальвадора Альенде, свергнутого Пиночетом. Альенде начала писать первый роман, когда её 99-летний дед был при смерти – именно Эстебан Труэбе, непреклонный и властный, жестокий и любящий, становится точкой отсчёта для семейной саги и источником бед для всех поколений. Роман часто сравнивают со «Сто лет одиночества», что справедливо, но не умоляет таланта Альенде.
8. Джон Фаулз «Коллекционер». У Фаулза нет неудачных текстов, но «Коллекционер» часто оказывается в тени его более известных романов. История одного похищения рассказана на два голоса: сначала от лица преступника, затем от лица жертвы. Следить за тем, как бабочка трепыхается в банке, тревожно и страшно, но оторваться от этого зрелища невозможно.
9. Мариам Петросян «Дом, в котором…». Этот роман – культовый и необъяснимый в своей культовости – сам по себе Серый Дом, который или впускает, или нет. История брошенных детей с ограниченными возможностями даёт простор для выдавливания слезы, но Петросян слишком любит и уважает своих героев, чтобы использовать их как средство манипуляции – а вместе с ней любим их и мы.
10. Сказки. Русские, французские, немецкие, итальянские, японские, арабские, цыганские, грузинские, татарские, балтийские, скандинавские – все эти книжки стояли на полке у меня в детстве, и, кажется, огромный пласт знаний о чужих культурах я взяла именно оттуда, даже не заметив. Сказки помогают вскрывать чужой культурный код и лучше понимать другого – умение, которого сейчас так не хватает.
