Щегол

В целом, эта книга показалась мне грустной. да, она полна светлой надежды на возрождение главного героя, на его спасение, но пережитое им не проходит даром ни для кого. Испытания, выпавшие на долю Тео Декера, могли бы изломать и взрослого человека, не говоря уже о ребенке. Именно поэтому и алкоголь, и наркотики, и те переделки, в которые он попадает, - закономерный ход вещей. Финал "Щегла" - отдельное произведение искусства, когда внезапно от конкретных событий автор переключает наше внимание на вещи общечеловеческие, рассуждения об искусстве, которые приоткрывают горизонт невероятного объема. Вообще, проза Донны Тартт обладает самым волшебным из всех ощущений на свете: когда ее читаешь, кажется, что вот-вот поймешь что-то очень важное, или вспомнишь это, или хотя бы поймаешь ускользающую мысль за хвост... Это воспоминание-мысль о несбыточном - личный "Щегол" каждого читателя, который ведет его к свету.

Донна Тартт - чрезвычайно интересный человек. Ее увлекают лишь вечность, бессмертие, красота. Красота в высшем понимании этого слова: проблеск Истины, Абсолюта, Универсума. Посмотрите на это лицо - холодная, как эллинистический мрамор, кожа, и глаза, созерцающие беспредельность. Из-под когтистых лап этого сфинкса, сжимающих смоченное ядом василиска перо феникса, выходят одни шедевры. В очередной раз ей удалось меня удивить и покорить. Как можно наполнить книгу о подростках, взрослении, школе, наркоте, похмельях, пубертатных открытиях - изяществом, достойным века турнюров и отравителей? Современный мир дряхл, сер, нищ и наг. Он как нарумяненная старуха, расплачивающаяся за подражание молодым учащенным сердцебиением и мигренями. Величие давно покинуло эту обитель конвейеров, китайского ширпотреба и информационного мусора. Мир серых жилых массивов, офисных работников и рек, закованных в асфальт. Но есть места, где крошечные искорки величия затаились и потихоньку шепчутся в темноте. Этот шепот слышен в тихих музейных залах, где змеи бархатных оградительных шнуров извиваются, готовые к атаке на дерзновенного; в гулких колодцах готических соборов с их ворчащими гаргульями и пустых дворцовых анфиладах, где смеющиеся купидоны и плачущие кариатиды теряются в недостижимых глазу сводах; и еще он слышен в пыльном сумраке антикварных лавочек, где пузатые комоды похожи на сонных сквайров, хрупкие оттоманки - изгибаются как томные герцогини, а мутные зеркала хмурят позолоченные брови, не желая отражать недостойную их действительность. Этот шепот слышат не все. Кто-то оглох от грохочущих басов провонявших сигаретным дымом и потом ночных клубов; кто-то слишком увлечен бегом времени и за стуком секундной стрелки не различает даже стука сердец. Кто-то отмахивается, не желая прослыть юродивым и превратиться в соляной столб, застрявший в прошлом. Но есть те, кто попал-таки в плен. Их ранит пошлость, печалит сиюминутность. Они чувствуют жизнь в пульсации грохочущих валов симфоний Бетховена, в волнующихся линиях и красках полотен старых мастеров, в отчаянии Гамлета и мерном перестуке копыт Росинанта с его смешным и грустным всадником. Один из них - герой романа Тео Деккер. Он отличается от всех, потому что у него есть Тайна. Эта тайна страшит и возвышает, и позволяет чувствовать себя "не таким смертным, не таким заурядным". Эта тайна - якорь и фундамент жизни Тео. И ее утрата - как бы маленькая смерть и новое рождение, ибо ему придется научиться жить с нуля. Ходить, говорить, видеть и думать без своей путеводной звезды. И понять, что в конце концов "звезды прекрасны благодаря расстоянию между ними". А жизнь с ее неисповедимыми путями - всегда припасёт пару фокусов в рукаве, чародейка. И маленькая птичка, проведшая жизнь в неволе, способна совершить революцию в искусстве. А человек в открытой клетке однажды переступит ее порог и обретет свободу, давно дарованную, но тяжело и странно обретенную.